Сохранить лицо. В День Киева — о людях, которые берегут его не только для туристов

"Писателя из Киева следует рассматривать вместе с Киевом", — говорил о Булгакове литературовед Мирон Петровский. И, конечно, любой из булгаковских маршрутов приведет нас на Андреевский спуск. В музей, где собраны исторические факты и байки, истории о киевских достопримечательностях, редкие, важные или просто занятные вещи, оставшиеся нам от старого Киева и его жителей.

"Несмотря на разлив, мы безнаказанно носились на лодках по Днепру… воображали себя в Венеции, шумели, спорили и хохотали. Первое место на этих "вечерах на воде" принадлежало Булгакову. Он рассказывал нам необыкновенные истории. В них действительность так тесно переплеталась с выдумкой, что граница между ними начисто исчезала Булгаков не случайно стал одним из крупнейших драматургов. В этом в какой-то степени повинен тот же Киев", — писал еще один знаменитый киевлянин, соученик Булгакова по 1-й Киевской гимназии Константин Паустовский в "Повести о жизни".

Май — булгаковский месяц, цветущий, колдовской. А май 2021-го еще и юбилейный: Михаилу Булгакову исполнилось 130 лет. И казалось бы, нужно говорить и думать о том, что Булгаков жив, с нами, неразделен, актуален — и т.д. Но авторы выставки в Музее Андреевского спуска выбрали совсем другое направление: Булгаков и ушедшие, Булгаков и пограничье со смертью. Выставка называется "Эпоха Булгакова в посмертных масках". И этот "Булгаков Шредингера", ни жив ни мертв, в окружении важных для него, для его судьбы и творчества людей. 

Сформулируйте, пожалуйста, концепцию выставки и поясните это решение. Тут, наверное, нужно вспомнить "дурака Ницше", чья маска тоже есть на выставке?

— Мы действительно хотели показать не только самого Булгакова, но и его окружение, — говорит Дмитрий Шлёнский, директор Музея одной улицы, автор нескольких книг об истории Киева. — Людей важных, близких, дружественных — а также тех, от кого так или иначе зависела судьба Михаила Афанасьевича, его книг и — шире, судьба любимого Города. В этот круг включены друзья писателя, его критики, вдохновители, доброжелатели, те, от кого он так или иначе зависел. И в самом деле они все представлены посмертными масками, в момент ухода и встречи с запредельным. 

В большинстве своем это маски оригинальные, либо первые копии, то есть, сделанные с высокой точностью. Посмертная маска — это, конечно, не портрет. Это нечто большее. Когда слетает лишнее, лицо становится настоящим выразителем души. Чем ближе к моменту смерти снята маска, тем она ценнее — не в денежном выражении (об этом вообще думать бессмысленно). Просто в этом белом, лишенном притворства, лице еще можно поймать тень отлетающей души. Как взмах бабочкиного крыла. Увидеть мгновение человека настоящего.

Булгаков, умирая, вспоминал Ницше, и по словам его друга Сергея Ермолинского, рассуждение было такое: "Если жизнь не удастся тебе, помни, тебе удастся смерть. Это сказал Ницше, кажется, в "Заратустре". Обрати внимание — какая надменная чепуха! Мне мерещится иногда, что смерть — продолжение жизни. Мы только не можем себе представить, как это происходит… Я ведь не о загробном говорю, я не церковник и не теософ, упаси боже. Но я тебя спрашиваю: что же с тобой будет после смерти, если жизнь не удалась тебе? Дурак Ницше…"

Post hoc

Среди 35 разнообразных персон, представленных на выставке, многие связаны с Булгаковым именно через смерть. Таков Гоголь — к нему у Булгакова переброшены мосты в первую очередь литературные, от мистерий Лысой горы до мхатовских "Мертвых душ". Это не говоря уже о сожженных рукописях. "Дописать раньше чем умереть!" — отмечает Булгаков на полях начатого заново "дьявольского" романа (первый вариант был сожжен) — и в это же время он работает над инсценизацией гоголевской поэмы. Тогда же в новую версию текста (на цыпочках, как в комнату Бездомного через балкон) входит "человек лет 35-ти примерно, худой и бритый, блондин с висящим клоком волос и с острым <птичьим> носом" — Мастер.

"Учитель, укрой меня своей чугунной шинелью!" — просил Михаил Афанасьевич, обращаясь к тени Гоголя. Их, лежащих на одном погосте, рядом (через могилу Станиславского), накрыл один могильный камень — Голгофа. На привезенном из Крыма валуне была выбита фраза из Евангелия: "Ей, гряди, Господи Иисусе!"

Другая маска — Михаил Врубель. Великий художник, который молодым приехал в Киев реставрировать церковные росписи, но именно здесь задумал нарисовать "Демона". Мистик добавит: и этим предопределил свою судьбу.

"Демоны" (а их, главных, у Врубеля три: "Лежащий", "Парящий", "Поверженный") относятся к московскому периоду творчества, но первые наброски художник делал на Подоле, не так уж и далеко от дома Булгаковых, Владимирской горки и Днепра. Тут тоже можно поиграть в магию чисел: "Демон" Лермонтова написан в 1839 — примерно за сто лет до "Мастера и Маргариты", цикл иллюстраций к "Демону" Врубель создает в 1891-м, в год рождения Булгакова. Но это все игра. Есть пересечения в действительно болевых точках: всю жизнь Врубель пытался воссоздать овладевший его воображением облик Демона и закончил свои дни в психиатрической лечебнице.

"Миша пишет портрет дьявола", — тревожно говорила супруга, оперная певица Надежда Забела. Он не мог остановиться: "Верится, что Князь Мира позировал ему. Есть что-то глубоко правдивое в этих ужасных и прекрасных, до слез волнующих картинах, — вспоминал потом Александр Бенуа. — Его Демон остался верен своей натуре. Он, полюбивший Врубеля, все же и обманул его. Эти сеансы были сплошным издевательством и дразнением. Врубель видел то одну, то другую сторону своего божества, то сразу ту и другую, и в погоне за этим неуловимым он быстро стал продвигаться к пропасти, к которой его толкало увлечение проклятым".

"Демона поверженного" Врубель закончил в декабре 1901 года. Уже через несколько месяцев у него стали проявляться признаки душевной болезни. Четыре года спустя Врубель скончался в больнице, пораженный самым страшным для художника недугом — полной слепотой.

Связующая линия между Врубелем и Булгаковым — пока еще легкая, пунктирная — протянулась с юности писателя. В собрании дома №13 (Литературно-мемориальный музей М. Булгакова, он же — Дом Турбиных) есть небольшой, но любопытный экспонат: открытка с репродукцией врубелевской картины "Полет Фауста и Мефистофеля" в комнате старших дочерей. Ну а о том, как страстно Булгаков слушал "Фауста" Гуно, известно весьма широко.

Вечный "Фауст" на пюпитре

Любовь Михаила Булгакова к этой опере отлично известна — пунктуальная сестрица сохраняла билеты после каждого похода Михаила в оперу, и оказалось, что только в Киеве Булгаков слушал "Фауста" 41 раз. Опера эта, кстати, значима не только для легендарной "дьяволиады": именно звуки "Фауста" не дают спустить курок и покончить с собой Максудову из "Записок покойника".

Ференц Лист. О, это "Мишина музыка", говорила другая сестра. Булгаков и сам мог с удовольствием сыграть 2-ю "Венгерскую рапсодию". "От этой музыки загораются огни в душе!" — восхищался он.

Наполнены звуками музыки и комнаты булгаковского дома №13 на Андреевском спуске. И кроме "Фауста" на пюпитре здесь еще и "Аида" Верди — а потому и маска итальянского композитора тоже включена в экспозицию.

В доме Булгаковых все — пели, играли, слушали музыку, жили ею. Потому среди отобранных масок, например, посмертный слепок Александра Кошица — руководителя известного киевского хора, в котором пела сестра писателя Вера.

"Способствует творчеству"

У любого булгаковского текста есть "четвертое измерение" — звук. Обожаемый "Фауст", "Аида", "Травиата", музыка Чайковского, Глинки — и романсы, частушки, музыка ресторанов и варьете, походные марши: "Буль-буль-буль, бутылочка зеленого вина" и вальсы, под которые танцевали на гимназических балах. Ко многим текстам писались еще и особые "партитуры" (особенно тщательно озвучен "Бег").

Потому так много в кругу званых и избранных на выставке музыкальных имен. Некоторые вполне ожидаемы: Вагнер, Верди, Шуберт (его музыкой Мастер, согласно обещанию Воланда, будет утешаться в своей новой жизни — после ухода из жизни земной). А вот, например, Дунаевский и его творческое содружество с Булгаковым — это, наверное, для многих новость.

"Мы толкуем о Вас часто, дружелюбно и очень, очень веруем!"

Из письма М. Булгакова – И. Дунаевскому. 1939 г.

— Их связывало и творчество, и искренняя, хорошая человеческая дружба. Но при этом Дунаевский не сумел помочь Булгаковым — хотя они очень на него рассчитывали. И до конца жизни себя казнил за то, что допустил этот момент слабости, — рассказывает Дмитрий Шлёнский.

Булгаков и Дунаевский вместе работали над оперой: Михаил Афанасьевич писал либретто по рассказу Ги де Мопассана "Мадмуазель Фифи" — полный и вдохновения, и надежд. А вот Дунаевский к серьезной работе над оперой так и не приступил — и в связи с занятостью, а кроме того — с оглядкой на политическую конъюнктуру… Булгакову, воодушевленному, горячо настроенному, осталось развести руками. "Трусость – самый тяжкий порок", напишет он — по совсем другому поводу, конечно. 

"…Неужели и "Рашель" будет лишь рукописью, погребенной в красной шифоньерке? Неужели и Вы будете очередной фигурой, исчезнувшей, как тень, из нашей жизни? У нас уже было много таких случаев. Но почему-то в Вас я поверила. Я ошиблась?" — тревожно спрашивала Елена Булгакова Дунаевского.

Музыку к "Рашели" напишет несколько лет спустя Рейнгольд Глиэр — еще один знаменитый уроженец Киева, "тот самый" — имя которого носит консерватория. В "Белой гвардии" Елена видит во сне Шервинского, который поет "пронзительно, не так, как наяву": "Жить, будем жить!" И это — строки из романса Глиэра.  

С Дмитрием Шостаковичем сотрудничества не было. Но у него, как и у Булгакова, были отнюдь не линейные отношения с советской властью и лично со Сталиным, была глубочайшая внутренняя эмиграция. И была — Пятая симфония, написанная в жестоком 1937 году. Музыкальная сестра "Мастера и Маргариты" — ее Булгаков слушал, завершая роман. Без "Пятой" книги, возможно, и не было бы. Шостакович, кстати, бывал на домашних читках "Мастера и Маргариты" — так что влияние тут было двунаправленным.

Причудливо тасуется колода

Выстроить логичную картинку: Булгаков — в центре, от него лучами — все остальные, невозможно, да и скучно. Эти люди, судьбы, их поступки, плоды их творчества соединяются в богатейший витраж.

Здесь и Александр Вертинский, изысканно-умный киевский Пьеро. "Вы были знакомы с Булгаковым?" — спрашивали современники. — "Это он был со мной знаком", — расставлял все по местам певец. Вертинский служил моделью для скульптора Сергея Меркурова, когда тот работал над памятником Достоевскому.

"Отличный был натурщик, — вспоминал впоследствии Меркуров. — Усвоил мой замысел, принял правильную позу. А как держал свои изумительные пластичные руки!"

Годы спустя Меркуров сделает посмертную маску Михаила Булгакова. 

— Я навещал вдову Вертинского Лидию Владимировну, — рассказывает Дмитрий Шлёнский. Уже в годах, она была так же красива, как в фильмах ее молодости. Ее квартира была полна любопытнейших предметов, очень трогательных: какие-то засушенные букетики, капли, которые незадолго до смерти принимал Вертинский, карман, срезанный с его шелковой пижамы… Она меня выслушала, все позволила рассмотреть — и ничего не отдала. Все это после пропало, конечно. Но посмертная маска Вертинского у нас есть.

Александр Пушкин. Еще один великий, без которого Булгаков невозможен. Связь через творчество и снова через смерть: Булгаков с увлечением работал над пьесой "Последние дни" и рассказывал, интригуя: пишу пьесу о Пушкине — без Пушкина! Поэт там действительно не появляется, но все разговоры о нем, все вокруг него. 

Для Булгакова пьеса о последних днях великого поэта превратилась в какой-то непреодолимый барьер, порог, о который он спотыкался — и вовсе не в хармсовском смысле. Сначала рассорился с соавтором, Викентием Вересаевым. Затем пьесу вовсе запретили к постановке — в юбилейный пушкинский — темный 37-й год. Булгаков умер, так и не увидев ее на сцене. К работе над "Пушкиным" мхатовцы вернулись в 1943-м, на прогоне Немировича-Данченко хватил удар, через несколько дней он умер. Спектакль продержался на сцене шестнадцать лет.

Таких историй "вокруг Булгакова" масса, только потяни за ниточку. 

Меч падет, а звезды останутся

Момент умирания, ритуалы погребения и прощания — важная составляющая любой культуры. Пирамиды и мавзолеи, ступы, мумии (от Египта до горного Алтая). И, конечно же, маски. Которые могут быть не только гипсовыми, как на выставке в Киеве.

В Южной Америке, на территории нынешнего Перу, археологи находят мумии с фальшивыми "лицами" — масками из глины, дерева, текстиля, которые схематически повторяют прижизненный облик. Антропологи предполагают, что такое лицо необходимо было для установления диалога, контакта с умершими. А вот знаменитая маска царя Агамемнона, найденная Генрихом Шлиманом в Микенах, полностью выполнена из золота. Как и изготовленная за 1600 лет до нашей эры маска Тутанхамона, и множество прочих драгоценных "царских" масок.

— Да, их украшали, дополняли инкрустациями, гравировкой, драгоценными камнями, — рассказывает Дмитрий Шлёнский, — но все равно общий облик сохраняется. И в этом, конечно, основная ценность посмертной маски. Возможность всмотреться, узнать и что-то понять о человеке, который жил за много лет до нас. Момент ухода (и как многие надеются — перехода) в мир иной важен был всегда и для всех культур. И тысячи лет назад люди старались запомнить и сохранить облик лидера, царя, великого воина — или же просто близкого любимого человека.

Конечно, посмертная маска — в первую очередь, семейная реликвия и подспорье для скульптора при изготовлении памятника. Но при этом она же может быть музейным экспонатом, культовым (ритуальным) атрибутом, объектом антропологического исследования или важной деталью в криминалистическом расследовании. И это — элемент культуры, конечно. Культуры как общей суммы ценностей. Не случайно Тарковский в число значимых предметов на космическом корабле в "Солярисе" включил не только Венеру Милосскую и картины Брейгеля, но и посмертные маски. Пушкина и Бетховена.

Но все же — почему маска?

— Обычно ограничиваются просто слепком, — рассказывает Дмитрий. — Но, например, знаменитый скульптор Меркуров присылал подручного — форматора. Форматор мог прийти через некоторое время после смерти, а иногда "караулить" момент ухода — как было с маской Максимилиана Волошина, когда "посланник" от скульптора около месяца ожидал известия, что можно приступить к работе. "Похожий на доброго льва с умными глазами", крымский отшельник Волошин привечал Булгаковых, и больше всего ценил "Белую гвардию" — великий киевский роман.

"Эта вещь представилась мне очень крупной и оригинальной: как дебют начинающего писателя ее можно сравнить только с дебютами Достоевского и Толстого", — отмечал Волошин в одном из писем.

Волошин с Булгаковым были близки духом и, как сейчас бы сказали, бэкграундом. От автора "Белой гвардии" поэт ожидал продолжения романа — ему представлялось, что это должна быть трилогия.

Если их сохранилось так много, значит, снятие посмертной маски было важной частью ритуала прощания, погребальной культуры? Чем так ценен этот последний слепок — страдающего лица или, наоборот, успокоившегося перед смертью? Маску Булгакова (и Ленина, и Горького, Маяковского, Льва Толстого, Макса Волошина и десятков других великих) снимал скульптор Сергей Меркуров, не в последнюю очередь именно масками знаменитый. Мы можем сказать, что это отдельный род искусства? Который Меркуров развил, довел до высокохудожественного уровня? 

— Мы ожидаем холода, равнодушия, но если скульптор работает действительно мастерски, посмертную маску можно воспринимать как посмертный портрет. Так творил Меркуров: взяв "черновой" слепок, он потом драпировал лица ушедших, украшал их покрывалами, помещал на подставки — словом, превращал в настоящие художественные произведения.

Меркуров — как и его двоюродный брат Георгий Гурджиев — был мистиком и масоном, естественно, что тема смерти для него была одной из важнейших. Меркуров же создал знаменитую — которую несколько раз заставляли переделывать, а потом спрятали с глаз долой — скульптурную группу "Смерть вождя". Нельзя не заметить, что в этой работе повторяются римские погребальные барельефы — но слишком многие видели в фигурах, шествующих с телом Ленина, намек на масонское братство.

Сергей Меркуров — действительно двоюродный брат знаменитого эзотерика, мистика, суфия, "армянского мага" Геогрия Гурджиева. Уроженец Гюмри, позже учившийся в Мюнхене и Париже, он начинал подмастерьем каменотеса и получил в награду от учителя атрибуты профессии: рабочий фартук, лопатку, молоток. Вышло символично: ведь позже Меркуров, как и его знаменитый кузен, вступил в масонскую ложу "Единое трудовое братство". 

Один из главных (а может быть, и вовсе главный) советский монументалист, он еще и автор примерно 300 посмертных масок. В случае Меркурова, наверное, можно сказать — посмертных портретов. Тайными движениями души, мистикой и загробной жизнью интересовался не только он.

— 30-40-е годы ХХ века — все то же "булгаковское" время — отмечено необычайными переплетениями, пересечениями судеб. Не стоит забывать интерес высшего руководства страны к оккультным тайнам и загадкам древних. Все эти поиски могилы Чингиз Хана, Шамбалы, исследования Глеба Бокия…

Но и без всякой мистики переломных событий хватало — менялась страна, выстраивались карьеры, строились (и ломались) судьбы.

Вот поэтому в экспозиции еще одна маска. Сталин — человек, с которым Булгаков никогда не встречался, но от которого зависело все (или по крайней мере слишком многое). "С вами сейчас будут говорить", — описывала Елена Булгакова известный телефонный разговор. — "Надо будет увидеться". Встреча так и не состоялась. Но в текст романа о романе вошла знаменитая фраза: "Ваш роман прочитали".

Без Сталина "эпоха Булгакова" невозможна, недостаточна.

"Готов и не боюсь"

Булгакову нравились стихи, написанные братом Николаем — о вероятной встрече с ангелом смерти. 

Войдешь без слов, мой гость случайный. / Как зачарованный вопьюсь / Глазами в лик необычайный. / Скажу — готов и не боюсь.

Михаил Афанасьевич здесь дописал: "Скажу — готов и не боюсь. Верно и сильно". 

Наверное, эту готовность мы и можем попытаться увидеть в посмертных масках великих. Как нужно смотреть такую выставку?

— Без страха, — первым делом отвечает Дмитрий Шлёнский. — Здесь нечего бояться. Но нужно всматриваться. Это скажет вам больше, чем любая фотография.

Банальный вопрос, ощущается ли присутствие в музее "мертвых душ" (еще и с учетом булгаковской мистики), отпадает сам по себе. Здесь другое. Не вульгарная эзотерическая мишура — это время, в которое тоже можно всмотреться.

О собеседнике

Настоящий коллекционер от собирателя отличается тем, что знает о предметах своего увлечения больше чем все — и рад об этом говорить, не уставая. В Музее Андреевского спуска вас встретит именно такой энтузиаст. Дмитрий Шлёнский посмертные маски собирает с 2002 года, сегодня коллекция Музея одной улицы в Киеве — одна из самых значительных в Европе, насчитывает более 300 экземпляров. Выставка в Украине не первая — и все они устраиваются силами Дмитрия Шлёнского. Особенно запомнился "Украинский пантеон" 2011 года. 

Это в самом деле азартное и увлекательное занятие: "выслеживать" маски, уговаривать родственников, случайных владельцев, сотрудников музеев — продать, сделать копию, обменять. Наибольшую ценность представляют маски первого отлива, изготовленные непосредственно с отпечатка лица в гипсе. За некоторые просят баснословные деньги, иные могут обойтись в пару сотен долларов или достаться даром. Дмитрий Шлёнский часть коллекции привез из поездок по Европе — здесь и Австрия, и Италия, и Великобритания. Что-то находил в провинциальных музях, спасал из уничтожаемых скульптурных мастерских, откуда маски, как хлам, просто выбрасывались на двор. Отдельная задача — провести экспертизу, распознать, кому принадлежит не подписанная, безымянная маска. И это удается — даже когда сроки поджимают, например, заканчивается интернет-аукцион.

— Кроме масок, иногда делают еще и слепки руки. И вот у нас, например, есть слепок руки Владимира Высоцкого — это необычайный, редкий экспонат, — рассказывает Дмитрий Шилевский. Оказывается, в позднесоветскую эпоху маски тоже снимали, пусть и реже. Одним из авторов посмертных масок известных советских деятелей был Эрнст Неизвестный — ученик самого Меркурова. — Конечно, он занимался этим задолго до памятника Хрущеву, до бульдозерных выставок, — уточняет Дмитрий. В конце 1940-х Эрнст Неизвестный работал в мастерской Меркурова "мальчиком на подхвате", подмастерьем.

В Украине сейчас посмертные маски почти не заказывают, — рассказывает Шлёнский. — Но я рад, что мне удалось настоять на том, чтобы сняли посмертную маску академика Бориса Патона. 

Дмитрий Шлёнский — автор нескольких книг о Киеве. О посмертных масках тоже рассказал: в совместной работе с П. Глобой "Посмертная маска".

— Вы вот отметили, что это странно — весной задумываться о смерти. Но ведь именно природа демонстрирует нам очевидность смерти и возрождения, — говорит директор Музея Андреевского спуска. И значит в мае, когда зацветают сады, самое время вспомнить еще одну булгаковскую цитату: "Смерти нет! Мы увидим чистую реку воды жизни".

…И еще после разговора подумалось. А ведь музей — это тоже слепок реальности. Точный, мгновенный. Точно так же он находится между двумя мирами: тем, что было и тем, что есть. Между нами — и теми, кто сделал наше Время.