MY.UAНовини
З картинками
Текстовий вигляд
uk
УкраїнськаРосійська
23 листопада, субота
Пропаганда и сказка: Взрослые тоже могут быть детьми
Пропаганда и сказка: Взрослые тоже могут быть детьми

Пропаганда и сказка: Взрослые тоже могут быть детьми

Мир живет в мире больших и малых «обманов».

Пропаганде приходится «прикармливать» своего зрителя, чтобы в нужную минуту он вслушался в ее слова без раздумий, принимая их на веру. Ведь пропаганда сильна тем, что она ведь не заставляет, а как бы подталкивает в нужную для власти сторону, и человек сам решает сделать те действия, которые ему продвигают.

Мир пропаганды — понятный. Мир пропаганды — красивый. Она учит, что мы победим всех врагов, причем даже тех, о которых никто ничего не знал и не слышал. А старых врагов мы и так побеждаем… пачками. Сказка спрашивала: Кто на свете всех милее всех румяней и белее? Пропаганда ведет свой разговор однотипно. Кто на свете всех сильнее? — спрашивает она и тут же отвечает, отметая все сомнения. — «Мы на свете всех сильнее». Но для этого надо сначала войти в доверие, чтобы захватить массовое сознание.

Эти пропагандистские закономерности можно увидеть на самом древнем материале — сказках. Для примера возьмем самую простую сказку «Волк и семеро козлят». Что сделал Волк, чтобы козлята его пустили в закрытый дом, тем более это давало ему возможность их съесть, хотя мама-коза строго запрещала делать подобные действия? Сказка говорит об этом предупреждении: Коза строго-настрого наказала: — Кто придет к избушечке, станет проситься толстым голосом да не переберет всего, что я вам причитываю, — дверь не отворяйте, никого не впускайте. Но козлята не видят, кто за дверью, кто с ними говорит. Кстати, в первой попытке волк говорил своим голосом («толстым» — говоря словами сказки), и козлята дверь не открыли. Поэтому волк сходил к кузнецу и сделал свой голос тонким, который теперь не внушал подозрения его «аудитории». То есть условный «пропагандист» должен сделать так, чтобы и голос был похож и содержание привлекательным. Содержание несет позитив для слушающего, что подталкивает его к совершению нужных для пропагандистов действий. Волк в результате съел козлят. Пропаганда оказалась сильнее и разума, и страха.

«Красная шапочка» тоже опирается на обман. Вспомним:

— Бабушка, почему у вас такие большие руки?

— Это чтобы покрепче обнять тебя, дитя мое.

— Бабушка, почему у вас такие большие уши?

— Чтобы лучше слышать, дитя мое.

— Бабушка, почему у вас такие большие глаза?

— Чтобы лучше видеть, дитя мое.

— Бабушка, почему у вас такие большие зубы?

— А это чтоб скорее съесть тебя, дитя мое!

Красная шапочка сначала в ответ на добрые слова отдала информацию, как попасть к бабушке, а на следующем этапе не распознала опасность, когда сидела рядом с псевдо-бабушкой. И везде это были правила коммуникации, которые она не совсем точно выполняла.

Следует также помнить, что человек никогда не бывает один. Он всегда старается поступать так, как поступают другие. И это облегчает управление, поскольку массовое сознание более «уступчиво», чем индивидуальное. Ф. Раневская как-то сказала: «Человек животное не общественное, а стадное. Большинству все равно, куда и с кем, лишь бы как все. Это упрощает задачу вождям» [1].

«Свой» в отличие от «чужого» обладает наибольшей достоверностью, его тексты ожидаемо будут восприняты лучше. Мы читаем тексты тех писателей, которых знаем. «Своими» часто становятся телеперсонажи, которых зритель часто видит на экране. «Новый» человек часто должен еще заработать доверие. «Чужой» уже заранее считается носителем неправильной точки зрения. Но если он говорит то, что нужно, то это сразу дает ему необходимый уровень доверия. Примером могут служить редкие американские экс-сотрудники ЦРУ или других госструктур, говорящие «правильные» вещи с российского телеэкрана или в интернете. Условный враг говорит то, что нужно, и это сразу завышает достоверность его слов.

Есть также нечто, что можно обозначить как архитектура пропаганды. Например, пропаганда Беларуси, находясь под серьезным управлением, выпячивает одни темы и замалчивает другие. Политический обозреватель А. Фридман пишет: «Пропаганде дан явный приказ перекрывать, перебивать деликатные проблемы другими темами. О Протасевиче сейчас государственная пропаганда почти не пишет, что означает, на мой взгляд, что он по-прежнему находится в подвешенном состоянии. Официальные СМИ сообщили лишь, что до рассмотрения апелляции он остается под домашним арестом. Сами пропагандисты не знают, чем все дело закончится, поэтому, возможно, и дан приказ Протасевича не трогать» [2]. Интересно, что это предположение оказалось точным — через некоторое время Протасевича на днях помиловали [3].

А. Шрайбман замечает по этому поводу уже постфактум: «Насколько реально свободен Протасевич? Разумеется, он на крючке, если он находится в Беларуси, особенно учитывая, что при желании можно какие-нибудь вновь открывшиеся обстоятельства найти и за что-нибудь новое его привлечь. Поэтому вполне возможно, что его еще будут использовать для пропагандистских целей, потому что понимают, насколько он теперь обязан власти» (там же).

И продолжение его рассуждений: «Протасевич, по-моему, изначально стоял очень отдельным примером. Он находился под домашним арестом (а не сидел за решеткой) и столько выступал по телевидению. То есть очевидно, что к нему изначально было особое обращение, которое продолжилось с приговором, он получил меньше и остался дома. И, честно говоря, было ожидаемо, что рано или поздно ему и срок этот скинут, потому что, если не вознаграждать за сотрудничество таких людей, как он, то очень скоро все потенциальные будущие протасевичи подумают: зачем сотрудничать с режимом, если все равно от этого легче не становится. Поэтому надо было сделать такие показательные кейсы, когда кому-то стало легче за сотрудничество».

Теперь и Россия печатает развернутые интервью с Протасевичем, который говорит в них такие слова: «Безумно благодарен лично президенту за такое решение, и надеюсь, что дальше все будет только лучше. Нет каких-то конкретных планов, не знаю. Может быть, запишусь в тренажерный зал, выберусь куда-нибудь. Очень давно не был в тихом месте на природе, может на денек-два [съезжу] к речке или озеру. Чтобы просто выдохнуть и начать двигаться дальше» [4].

Идиллическая картинка завершает всю ситуацию. То есть Беларусь тоже в некоторых случаях не идет прямолинейно, допуская послабления, когда это нужно власти. Или это еще более тонкая игра?

Однако вот мнение человека, по которому тоже прошлась белорусская юстиция. И. Халип пишет: «путь на волю один — не сотрудничать, а подличать. На свободу отпустят только в том случае, если ты станешь одним из них. Роман с задачей справился. Его многочисленные интервью пропагандистам — от белорусских до Придыбайло с RT — не о том, как он создавал контент телеграм-канала NEXTA, который в августе 2020 года был одним из самых популярных в мире, а о том, кто в белорусской оппозиции сколько пьет и с кем спит, кто нюхает кокаин и кто снимает дорогие квартиры. Роман рассказывал об этом с радостью и даже некоторой похотью. Он наслаждался подробностями, которыми делился в эфирах. Именно за это — за грязь, за ушаты дерьма на головы своих недавних соратников, за право пропаганды говорить «посмотрите на них, они еще гаже нас!» — Роман Протасевич и получил не только помилование, но и два года спокойной комфортной жизни якобы под следствием, которая официально называлась «домашним арестом». Поверьте, от домашнего ареста там было примерно столько же, сколько мяса в советской колбасе» ([5], см. ее биографию [6]).

По этой причине у нее есть право выступать жестче всех нас, даже не описывать, а обвинять: «Роман пойдет в тренажерный зал, а София — в цех шить форму для силовиков. Роман поедет на пару дней на природу, а Софию из развлечений ждет разве что политинформация. Роман будет обсуждать с женой планы на будущее, а София — мечтать, чтобы ее перевели в российскую колонию (потому что белорусская еще хуже). И ничего не изменить. Просто Роман Протасевич сделал свой выбор и теперь свободен. Осуждать его даже у нас, бывших политзаключенных, права нет. А презирать — есть» (там же).

Продолжим мнение А. Фридмана о российской пропаганде как менее жестко выполняющей указания властей: «Это самое важное отличие белорусской пропаганды от российской. Белорусская пропаганда на 100% находится под контролем: она не имеет никакой самостоятельности, вся ее деятельность проходит в одном русле. В России ситуация выглядит немного иначе: там существует значительный контроль со стороны государства, но не тотальный. Поэтому многие неприятные для России вещи, которые в Беларуси попали бы под запрет, там все-таки выходят в публичное пространство» [4].

Однотипно оценивает ситуацию и аналитик Media IQ П. Быковский, объясняя поведение пропагандистов разной ситуацией в Беларуси и России: «В России еще осталась инерция существования либеральных медиа, они не полностью уничтожены в стране, и они, по крайней мере, доступны в интернете. Их влияние не то, чтобы велико, но их существование заставляет реагировать на некоторые вопросы. Французский социолог Пьер-Ив Шароль выделял три вида информации в зависимости от ее функции: заданную, вынужденную и нейтральную. То есть либеральные издания вызывают вынужденную реакцию: полностью закрывать глаза на неприятные события не удается» (там же).

И еще: «В белорусской ситуации те, кто руководит пропагандой, упор делают на управлении телевизором — и это самое главное. Поэтому очень часто они не считают нужным что-то замечать. Кроме того, если в Беларуси негосударственные медиа фактически уничтожены дубинкой и тюрьмой, то в России был и есть ряд негосударственных медиа, который представляет собой много оттенков серого: кто отражает позицию одной башни Кремля, кто — другой. В Беларуси правящий режим консолидирован, групп влияния на медиа не существует, поэтому он поступает примерно одинаково».

И опять сопоставление с Россией: «Еще одно отличие пропаганды — условная «самостоятельность», которую могут себе позволить медиа. «В России много пропаганды делается на так называемом аутсорсинге или в форме формально независимых от государства медиа: «Московский комсомолец», «Комсомольская правда». Они могут позволить себе острые высказывания, которые «Российская газета» и другие государственные газеты считают неразрешенными, хотя границы возможного в России в последнее время значительно расширились, — говорит Павлюк Быковский, имея в виду свободу ругательств, а не свободу слова. — В Беларуси негосударственных изданий, которые бы выполняли такую функцию, фактически нет. Эта часть пропаганды создается через телеграм-каналы и так называемые авторские передачи. При необходимости всегда можно сказать: это позиция Азаренка, но не позиция государства» (там же).

Кстати, можно вспомнить, что в период протестов в Беларуси в Минск въехали целые команды российских пропагандистов. А пропагандисты легко перенимают опыт друг друга (см., например, анализ такого опыта [7 — 8]). Кстати, жесткий опыт перенимается легче, поскольку мягкий требует большего искусства лавирования и большего доверия со стороны власти к своим пропагандистам.

Даже в авторитарных государствах люди не могут жить без информации, хотя бы ради выживания. Ситуация меняется, поэтому правила и люди, которые были разрешенными вчера, сегодня могут попадать под запрет. И наоборот. Наш советский опыт дал в свое время хороший урок.

А. Бильжо считает, что пропагандисты в принципе опасны как профессия: «Сейчас же я абсолютно убежден, что телевидение способно влиять на психику аудитории, особенно на так называемых эмоционально лабильных людей. Это обладатели неустойчивой психики — они не всегда способны анализировать то, что им говорят, и легко попадают под воздействие интонации, мимики. Я стараюсь не смотреть федеральные каналы, но иногда приходится — через интернет я смотрю какие-то программы и ужасаюсь. Даже если не смотреть на экран — в дневное время домохозяйка или бабушка-пенсионер обычно готовит обед, а телевизор работает как фон, этот фон — чудовищный! Даже если она не слушает, о чем говорят, она слышит, как говорят. Именно то, «как говорят», имеет мощнейшую силу воздействия — это вколачивание информации в голову, плавающая интонация, тревога в голосе ведущего, которая моментально передается телезрителю и слушателю — это ощущение ужаса, катастрофы. Ты даже не отдаешь себе отчет, что именно произошло, но это явно что-то страшное. Ведущий, возможно, говорит о какой-то ерунде, о погоде или анонсирует будущие программы в рекламную паузу, но даже этот анонс внушает зрителю безумную тревогу. Прибавим к интонации эффект от общего темного фона съемок, цвет и стиль одежды человека в кадре: обычно это нечто среднее между черным френчем и пиджаком со стойкой» [9].

К сожалению, в истории только единицы пропагандистов понесли наказание. Ю. Штрейхер был главным редактором газеты Штурмовик, которая дожила до 1945 года. Был еще министр просвещения и пропаганды Й. Геббельс. С другой стороны, Советский Союз тоже имел активно работающие отделы агитации и пропаганды, встроенные в систему власти через КПСС. То есть чем жестче система, тем сильнее она контролирует все три пространства — физическое, информационное, виртуальное. Она не допускает никакого дисбаланса между ними.

Пропагандист Штрейхер был наказан: «Защита пыталась доказать, что сам Штрейхер — просто журналист, который ни к каким убийствам не имеет отношения, а к его «Штурмовику» никто не относился всерьез. Эту линию, однако, ломал сам Штрейхер, утверждавший, что все его публикации — чистая правда, что и подтверждает трибунал в Нюрнберге, ставший «триумфом мирового еврейства». Даже другие подсудимые старались держаться от него подальше: своими речами он готовил смертный приговор не только себе, но и всем остальным. Адвокаты рассчитывали на экспертизу психиатра, надеясь получить заключение о том, что Штрейхер свихнулся. Специалисты пришли к выводу, что подсудимый действительно страдает навязчивыми идеями, но при этом вменяем и способен отвечать за свои поступки. После этого трибунал с легким сердцем приговорил Юлиуса Штрейхера к смертной казни» [10].

И это интересный пример наказания редактора пропагандистского издания. Смена власти меняет правила… Пропагандист Геббельс тоже попал в мясорубку истории. Интересно, что в начале своей карьеры он даже любил русскую литературу. А потом реальная политика поменяла его взгляды: «В тридцатые, и уж тем более в военные сороковые годы Геббельс пишет нечто принципиально противоположное. Вот о своей любимой русской литературе: «Фюрер по моей просьбе налагает запрет на русских поэтов, писателей и композиторов. Пока всех». А вот о народе, который совсем недавно признавался «великим» и «благословенным»: «Славяне, будучи этническими ублюдками, не способны воспринять и нести великое наследие арийской расы, и вообще славяне не годятся для того, чтобы быть носителями культуры. Они не творческий народ, это стадные животные, а не личности, совершенно не приспособленные для умственной деятельности». Или вот, более известное: «Русские – это не народ в общепринятом смысле слова, а сброд, обнаруживающий ярко выраженные животные черты. Это можно с полным основанием отнести как к гражданскому населению, так и к армии»» [11].

Пропагандисты ощущают свою силу по отношению к массовому сознанию. Сначала они забирают у него внимание, а потом и интерес к другим мнениям. Когда все думают одинаково, это облегчает жизнь власти. Соловьев является таким примером захвата чужого внимания, после чего следует и смена массового поведения под взгляды «кумира».

Соловьев — это не столько условный «репродуктор», провозглашающий правильные истины, как «компас», указывающий на правильное направление. Власть может ему доверять выполнение ее указаний, поскольку считается, что он попал на ее крючок, когда в далеком прошлом заказывал одно убийство. История там такова: «Через несколько дней Соловьев обратился к Асташину еще раз и попросил его «найти стрелка» для убийства Отари Квантришвили. За выполнение этого заказа Соловьев был готов заплатить 20 тысяч долларов. После беседы экс-сотрудник ФСБ написал рапорт о случившемся начальнику курса Вячеславу Кабанову, но уголовных дел не последовало. Асташин предполагает, что Соловьева могли завербовать в ФСБ, чтобы замять его попытку договориться о заказном убийстве. «То, что его под себя контора могла подмять, — это сто процентов. Тут надо быть полным идиотом, чтобы такой шанс упускать. Сам посмотри, сколько в то время было ярких звезд на телевидении. Где они сейчас? А у него все прет и прет», — отметил Асташин, добавив, что подробный рапорт о встрече с Соловьевым хранится в его личном деле в Академии ФСБ» [12]. Как поется в песне: Ничего не проходит бесследно…

Сами пропагандисты могут легко менять свои взгляды. Их прошлое не так важно для них, как их настоящее, поскольку хорошо оплачивается именно оно. Им уже не нужны никакие тренинги, они уже прошли тренинг жизнью, выйдя из него с виллами на озере Комо…

Часто им все равно, за что рвать свои рубахи. Вчера они говорили одно, сегодня — другое: «Критики современных «фронтменов» кремлевской пропаганды вроде Владимира Соловьева или Дмитрия Киселева часто попрекают тех либеральным прошлым. Действительно, еще в 2010-х годах, не говоря о более давних временах, те позволяли себе вполне либеральную и проукраинскую риторику. Оппоненты Юлиуса Штрайхера такой возможности не имели — наиболее одиозный пропагандист Третьего рейха своих специфических убеждений не менял никогда» [13].

В Советском Союзе мы жили под руководством пропаганды. Она, а не реальность, была критерием истины. Конечно, это «искривляло» действительность в нужную сторону, создавая единство мышления советского человека.

При этом в ранней истории Советского Союза после 1917 года был сильный естественный прорыв раскрепощенного сознания до прихода всесилья пропаганды. Литература, искусство, кино динамично развивались. Десятилетия активного творческого роста во всех сферах. Потом все было похоронено под репрессиями 37 года. Тогда даже живые замолчали, глядя на судьбы окружающих. То есть за 20 лет творить стало можно только в пропаганде. Кстати, Гитлер и Геббельс с определенной завистью смотрели на творчество С. Эйзенштейна.

Пропаганда, кино, сказка принадлежат виртуальному пространству. Они создают миры в головах населения. Прикладной характер их может потеряться со временем, но он был и будет. Это всегда программирование поведения. Сегодня установлено, что мозги наших предков три тысячи лет назад были большими [14]. Ответ на этот парадокс таков. У людей получил развитие коллективный интеллект, опора на который позволила уменьшить объемы индивидуального интеллекта каждого.

Сказка, по сути, самый древний тип текста, который сохранялся веками из-за своей полезности для воспитания юных поколений. Он жил, поскольку нес правила поведения в будущее. Пропаганда — продукт не такой долговечный. Но он нужен именно в данный момент и в данное время. Пропаганда видит мир глазами конкретной власти, сказки — глазами человечества.

Интересные исследования были проведены с помощью применения методов биологии к сказке [15 — 17]. Оказалось, что Волк и семеро козлят и Красная Шапочка имеют общего предка. Только Красная Шапочка оказалась на тысячу лет моложе. Чтобы прийти к этим выводам исследователь изучил их 58 вариантов, отслеживая 72 переменные в них. Среди изучаемых сказочных вариантов была и сказка «Бабушка тигра», распространенная в Японии, Китае и Корее. И самым сложным для исследования было то, что все эти трансформации происходили в устной стихии. Сказки менялись, чтобы адаптироваться к новой среде.

Интересно, что развитие математических способностей человека было также связано с трансформациями языка [18]. Пропаганда тоже является вариантом использованием языка для управления поведением человека. Только эффективность ее определяется и применением силы в физическом пространстве к тем, кто не хочет ей подчиняться.

Пропаганда гонится не за истиной, а за тем, чтобы достичь любви к власти. Модель мира в головах граждан должны быть единой и удобной для власти.

Литература

Джерело матеріала
Детектор МДетектор М
loader
loader