Синдром отложенной жизни. Как из величественной экзистенциальной трагедии сделать практичную «палку-копалку»

В описании наших сложных психологических состояний самое драматичное — это их описание. Чем себя называете, тем и болеете.

Когда естественная склонность человека к тревожности (совершенно беззаботными бывают только идиоты, и то не факт) сталкивается с разделом F международного классификатора болезней (психические расстройства и нарушение поведения), то Гомер с Шекспиром нервно курят на балконе и горько плачут. Ведь куда им до такого?

В драматургии бывает жанр «комедии ошибок», а это — «трагедия самооценок».

Оно вообще где-то рядом стоит, но когда нам лично плохо, то как-то не до смеха. Например, когда у человека аутоиммунное заболевание, то его мало утешает, что собственное тело с благими намерениями (которыми известно куда вымощена дорога) заботится о себе чересчур сильно.

«Война уничтожила механизм моделирования и планирования будущего. И будущего у нас теперь нет и не будет», — это такой самодраматический мем, который злорадно повторяют полезные идиоты.

Ну, во-первых, единственный из планов на будущее, который у абсолютного большинства людей исполняется, — это когда дети мечтают стать взрослыми. Потом жалеют, хотят «на ручки», далее уже «синдром Питера Пена».

Остальные наши личные планы — из серии «насмеши Бога».

Каким бы ни было наше прошлое, мы его идеализируем. А сейчас еще и избегаем этих воспоминаний, потому что они мучительно контрастируют с настоящим.

Когнитивные свойства проседают, и представлять что-то далее, чем на три дня вперед, уже физически сложно.

Государство в свою очередь законодательно и просто голосом через рот рассказывает о жизни после смерти, то есть о мистической перспективе развития всего после войны. Как любое шаманство, на дезориентированных людей оно влияет. Но только пока звучит бубен.

Система координат, где прокрастинация имела свой легальный термин в виде «давай уже после праздников», не исчезла, но разрушилась. И теперь даже сложнее, потому что в завалах непонятно, можно ли что-то тянуть или толкать, чтобы не стало хуже. В классической поведенческой триаде «бей, беги, замри» мы чаще всего замираем в текущем моменте с надеждой прийти в себя в какой-то лучшей реальности. А она такая, какая есть. В ней и лениться осознанно не получается, и непонятно, зачем напрягаться и кому оно надо. Поэтому и замираем.

Временной рекорд по такому замиранию принадлежит фольклорному японскому персонажу рыбаку Урасими Таро. Спас черепаху, побывал в подводном дворце — и прошло 300 лет. В нашей культуре это — герои христианской легенды, семь отроков Эфесских. Спрятались в пещере от преследований, проснулись в христианском мире через 200 лет. Далее идет Эпименид Критский. Заснул в пещере на 57 лет, проснулся и стал пророком. Ну, и есть басня о спящем баварском кайзере, который проснется, когда народ его позовет.

В мировой литературе таких историй о разных «рип-ван-винклях» — десятки. Их объединяет бегство героя от реальности (через сон или магию, что в принципе где-то рядом), ожидание смены исторического контекста, поиск новой идентичности после возвращения. В целом это в результате метафора потери времени или утраченной жизни.

Когда мы замираем, то выбираем этот тип самотравмирования («будущего нет, моя прежняя жизнь утратила смысл»), потому что такое ментальное самоувечье все равно лучше, чем экзистенциальный ужас неопределенности. Если мы сами себе делаем больно, следовательно, еще существуем.

У «жизни после» — длинная история. Все авраамические религии (и их секты и течения) тоже тысячелетиями формировали паттерн поведения, при котором страдания на этом свете в условиях смирения непременно компенсируется райской жизнью на том. Возможно, исключением является буддизм, но он — не совсем религия, там нет идеи Бога. И забить на все и не париться предлагают просто-таки здесь и сейчас.

Но в нашем секулярном мире, который потустороннюю жизнь поставил, мягко говоря, под сомнение, компенсаторная психологическая установка на спасение души «потом» перестала быть эффективным массовым обезболивающим. Микробное наше сознание со временем мутировало и перестало реагировать на старый добрый антибиотик веры.

Постмодернизм тоже поощрял использовать индивидуальные страдания для укрепления идентичности. Постмодернистская идентичность не может молчать, она должна громко кричать для идентификации и социализации.

Что с этим делать и нужно ли вообще что-то делать?

Английский поэт Джеффри Чосер в конце XIV века в произведении «Кентерберийские рассказы» устами героини леди Пруденс советовал читателям не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Сейчас это называют тайм-менеджмент.

Как и все замечательные западные стратегии, это лучше всего работает тогда, когда ты живешь в мире розовых пони, где основное апокалиптическое ожидание — не то, что будет прямой прилет, а ты без трусов, а рост цен на бензин.

Впрочем, рассмотрим, из чего состоит СОЖ — синдром отложенной жизни.

Во-первых, это — не расстройство, а способ мышления, получивший немного глуповатое название.

«Синдром» — это медицинское. Это комплекс симптомов с общим патогенезом и рядом признаков, которые наблюдаются при разных (!) заболеваниях. А мы читаем слово «синдром» — и стремглав ищем белую простыню и хорошее белье, чтобы завернуться и торжественно ползти на кладбище, потому что куда ж еще после Google-диагностики.

Есть похожие состояния с более точным определением. Доставайте простыню, я их сейчас перечислю.

1. Невротическое избежание. Человек избегает действий или решений, откладывая их на «лучший момент». Часто связано с тревожностью, страхом неудачи или низкой самооценкой. Откладывание становится способом уменьшить стресс, но лишь углубляет проблему.

2. Экзистенциальная прокрастинация. Откладывание не только дел, но и жизненных решений: любви, самореализации, изменений. Человек живет в ожидании «идеального момента», который никогда не наступает. Часто сопровождается внутренней пустотой или утратой смысла. Обратная сторона прокрастинации — перфекционизм, когда ножки в табуретке тщательно подравниваются аж до сидения.

3. Расстройства депрессивного спектра (особенно дистимия). Хроническая апатия, утрата мотивации, чувство застоя. Человек не видит смысла в действиях «здесь и сейчас», поэтому откладывает все на потом. Сопровождается усталостью, общей потерей «яркости» и жизни.

4. Идеализация будущего (Future Idealization Bias). Когнитивное искажение, при котором будущее представляется «лучшим», чем настоящее время. Человек верит, что счастье возможно только после определенного события: похудения, переезда, смены работы. Это создает иллюзию контроля, но лишает радости в настоящем.

5. Эмоциональное выгорание. Особенно в хронической форме человек теряет контакт со своими желаниями, откладывает удовольствия, поскольку «нет ресурса». Часто сопровождается ощущением автоматизированного существования.

Если вы это прочитали и, безусловно, все это у себя нашли, то положите свою белую простыню на место.

Расстройства поведения — это не болезни. Человек нормальный, но ведет себя несоответственно своим запросам и потребностям. Другие это замечают, а сам человек — не факт.

Все хорошо, просто все бесит/унижает/обесценивает, везде ставлю гневный/рыгающий эмодзи — дайте таблетку от всего плохого, чтобы все стало хорошо.

Если ваша самодиагностика не навеяна телевизором или YouTube, если вы способны увидеть причинно-следственные связи своего нынешнего состояния, то у вас просто плохое настроение. Возможно, даже очень плохое. Поспите, поешьте, погладьте кота, полейте вазон.

Вот если будете поливать кота — только тогда вам к психиатру.

Вернемся к СОЖ-способу мышления как составляющей этой идеологии. В ее основе лежит некая утопия, то есть безосновательная романтическая выдумка. На основании сравнения утопии с реальностью делается вывод о себе как о жертве несправедливости.

Объединение в секты с себе подобными генерирует викарную травму, то есть проблемы других становятся более личными, чем ваши собственные. Как организм реагирует на такую нагрузку?

Голова, в принципе, избегает чего-то сложного, лучшее в нее просто есть. Мысли становятся меньшими, эмоции — большими. Жизнь проходит не то что в режиме «репетиции» или в ожидании «премьеры», а в тупом подметании сцены, к тому же чужой.

Есть убеждение, что отдыхать можно только после достижения определенной цели. А что это за цель, никто не знает точно. Прошлое мы себе запретили, а будущее у нас украли.

Отсутствие радости от повседневных моментов, ангедония — такое может быть, а может не быть. Это больше присуще эмоциональному выгоранию, но в нашем случае это — не столько результат травмы, сколько демонстративный идейный выбор: «Не время сейчас радоваться жизни!».

Основа СОЖ — страх неудачи или ошибок при невозможности сформировать четкие перспективы или план действий. Но смотрите: мы жалуемся, что постоянно наступаем на те же грабли, и в то же время будущее — неизвестно. Здесь или крестик, или трусы. Если внимательнее посмотреть вокруг и под ноги, то увидите жизнь, которая не «проходит мимо», а ждет, когда вы ее наконец начнете жить.

Избегайте среды социальных сетей, которая имеет встроенные настройки, поощряющие социализацию через гнев. Для владельцев платформ это — основа бизнеса. Необходимость вирусного усиления сигналов в социальных сетях ценой вашего психического здоровья — токсична, поскольку они подпитывают гнев и заостряют поляризацию. Вы думаете, что это дофаминовый кран, а это — цифровой героин.

Научитесь радоваться моменту «здесь и сейчас». Если он невзрачен и вроде бы не заслуживает отличия за серотонин+, то отметьте, что в нем не произошло для вас лично ничего плохого. И это само по себе прекрасно.

Хвалите себя за маленькие достижения, за маленькие отваги и риски. Это — вчерашняя норма, вы просто о ней забыли и не хотите вспоминать.

Любая мечта — это обман, мираж. Но если вы разложите ее, как «Лего», на конкретные шаги, то сможете переформулировать осознаннее. Превратите большую мечту о будущем в последовательность мелких сегодняшних поступков.

Ошибки — это часть развития. И если вы сами не считаете что-то ошибкой, то не спрашивайте чужого мнения и не слушайте других. Возможно, вам просто завидуют, а вы не в курсе.

Экзистенциальный страх перед переменами, потерей связи с реальностью, вопрос: «Что будет, если я проснусь в мире, где меня больше не существует?» — это не врожденное человеческое. Homo sapiens, с точки зрения эволюционной биологии, — очень юное создание. Сознание у нашего вида появился в эпоху верхней палеолитической революции каких-то несколько десятков тысяч лет назад. Креационизм дает универсальный ответ, почему так произошло, но у науки есть лишь куча гипотез, почему вдруг увеличился объем мозга и изменились когнитивные способности. Суть в том, что за это время в наш прокачанный мозг ветрами перемен нанесло огромное количество всякого мусора, который периодически объявляли сакральным, а потом наоборот. Эта инерция продолжается до сих пор.

Поэтому, как только вы начинаете задавать себе сложные высокодуховные вопросы, на которые — из-за особенностей их формулировки — не существует ответа, немедленно займитесь чем-то приятным или полезным, желательно два в одном. Избегайте философской интоксикации.

Ну и чувство юмора. Думаете, «Щоб не плакать, я сміялась» — это просто поэзия? Напрасно.

Физиологическое сходство механизмов плача и смеха в том, что оба процесса — рефлекторные реакции на неожиданное. Они контролируются взаимодействием между лимбической системой (местом, где живут эмоции), гипоталамусом и корой головного мозга (где собственно с опозданием возникают мысли). Они сопровождаются похожими физиологическими изменениями: активизацией дыхательной и сердечно-сосудистой систем, мимическими движениями, а также участием лицевого нерва, который иннервирует мышцы лица, отвечающие за выражение эмоций. Оба механизма имеют общие нейрофизиологические пути.

Не буду мучить вас механизмом передачи импульсов, но на практике каждый из нас сталкивался с ситуациями, когда смех от плача других людей бывает сложно отличить.

Плач и смех — важные адаптивные реакции, которые помогают регулировать эмоциональное состояние и снижать стресс, выступая адаптивными механизмами снятия напряжения. Там гораздо больше подобного, чем отличного.

Итак, физиологическое сходство плача и смеха заключается в общности нервных путей, участии лицевого нерва и вегетативной нервной системы, а также в сходстве реакций дыхательной и сердечно-сосудистой систем, обеспечивающих их функцию как эмоциональных и адаптивных проявлений организма.

Как я говорил выше, когда это задевает вас лично, то не до смеха. Но когда вы заморачиваетесь из-за переживания событий, которые вас персонально не касаются, достаточно просто найти в этом ироническую составляющую.

Возможно, придется немножко поступиться трагической самооценкой, но в конце концов это вам самим пойдет на пользу. То есть, как говорили когда-то в АТО, «если очень долго думаешь, то первое, что прилетает тебе в голову, — это пуля».

Не стреляйте себе в голову глупыми мыслями. Оставьте это забаву номинантам на премию Дарвина.