Роль инноваций как основы стратегии устойчивого сопротивления в лишении России возможности навязывать свои условия через войну

Посещая международную выставку DSEI-2025 в Лондоне — одно из самых крупных мировых событий в индустрии обороны и безопасности, где представлены новые технологии войны, я невольно вспомнил события 2023 года, ставшие для меня если не роковыми, то точно знаковыми.

Вопреки тому, что большинство экспозиций этой выставки все еще демонстрировали оружие прошлой войны, было действительно приятно, что именно Украина представлена на высоком уровне. Десятки наших компаний показывали именно инновационные решения, уже в 2025 году, в отличие от того же 2023-го, вызывающие большой интерес не только среди иностранных производителей, которые смотрят на разработки через призму бизнеса, но и среди военных, кстати, в большинстве своем явно не европейского происхождения.

Еще интереснее то, что есть иностранные разработки, которые уже непосредственно учитывают опыт российско-украинской войны, особенно в сфере беспилотников, РЭБ и искусственного интеллекта.

Что же произошло за эти два года, и был ли я на самом деле прав, когда писал, что сегодня будет настолько динамичная и технологичная война? И самое главное: а есть ли сегодня понимание того, что будет через два года?

Моя статья в известном британском издании как раз в ноябре 2023 года и должна была подтолкнуть наших партнеров к переосмыслению современных форм боевых действий и перестройке собственных доктрин. По моему глубокому убеждению, нам нужно было время для перехвата именно технологической инициативы, что при отсутствии современных технологий своими силами сделать было невозможно. Поэтому и разработанная нами стратегия стратегической обороны на 2024 год также нуждалась в их поддержке.

Все сложилось по-другому. Но, знакомясь с экспозицией выставки, я понял, что в чем-то был прав.

Глубокое переосмысление результатов летнего наступления было обусловлено не только реакцией на попытку превратить такой тяжелый элемент войны в реалити-шоу, где сначала наши планы странным образом попали в Россию, а потом его ход комментировали в режиме онлайн разного рода вещуны и пророки, которые впоследствии оказывались под санкциями или в розыске. Провал этих планов я и до сих пор больно ощущаю. Но главное — крайне необходимо было вынести уроки и немедленно изменить стратегию. Стратегию, которая дала бы возможность выжить в абсолютно новой войне.

О чем же я тогда писал и что имел в виду?

Первая мировая война и ее позиционный характер в общих чертах очень напоминали ситуацию осени 2023-го. Так, в позиционный период войны, при отсутствии открытых флангов, единой формой маневра в наступлении был прорыв «в лоб» оборонных сооружений противника, глубина которых в меру роста скорострельности, мощности и дальности артиллерийского огня состояла из большого количества эшелонированных, инженерных, оборонительных позиций и линий.

В результате возникла позиционная война — относительное затишье на определенном участке фронта, когда обе стороны не имели возможности проводить наступательные операции. Эта форма противостояния имела специфические особенности:

• вдоль всей линии боевого столкновения формируется сплошной фронт;
• позиции войск оснащены мощными укреплениями, а также плотной и сложной системой инженерных препятствий;
• воюющие стороны отделены полосой территории, так называемой серой зоной, которую ни одна из сторон не контролирует;
• оборонительные позиции оборудуются, кроме военных объектов, инфраструктурой для длительного пребывания там большого количества людей (сортиры и прачечные, полевые госпитали и т.п.).

Высокой распространенности этой формы боевых действий во время Первой мировой войны способствовало то, что оружие и военная техника того периода позволяли обороняться намного эффективнее, чем нападать.

В обороне помогало большое количество технически новых образцов оружия и военной техники — тяжелая артиллерия, авиация, пулеметы, мины, колючая проволока. Но равноценных наступательных вооружений и боевой техники, которые давали бы возможность прорвать оборону противника, было немного. Только в конце Первой мировой войны проблема прорыва оборонительных линий была частично решена, но проблема именно развития успеха оставалась нерешенной. Массовое использование быстрых танков, подкрепленных ударной авиацией, стало возможным только во Второй мировой войне, что привело к выходу из позиционного тупика.

Сегодня, анализируя те дни и изучая свои материалы, я вновь и вновь утверждаю, что фактически вооруженные силы и России, и Украины действительно зашли в позиционный тупик, подобный тому, что имел место в Первой мировой войне.

Фактически еще с осени 2022 года именно на Донецком направлении боевые действия уже постепенно приобрели позиционный характер.

Конечно, «ступор», описанный мной, отличался от той полноценной позиционной войны.

Несмотря на общую устойчивость линии боевого столкновения, происходит медленное, иногда локальное, а иногда более широкое, но продвижение, приобретающее ползучий характер именно с непропорциональными потерями, которые действительно можно сравнить с «мясорубкой», в отличие от резких ударов маневренной бронетехники.

Такое локальное продвижение ВС РФ происходило во время боев за города Бахмут и Авдеевка.

При этом в отличие от классических операций по уничтожению противника, россияне применяют тактику выдавливания или вытеснения наших подразделений с занятых оборонительных позиций. Но, за исключением Бахмута, наши войска почти не теряли боеспособность.

Еще одной особенностью позиционного тупика является то, что отсутствие именно быстрого прорыва не дает возможности применить наиболее эффективную форму маневра — окружение. А невозможность полного подавления ПВО противника исключала любые аэромобильные действия, широко упоминавшиеся прежде всего в доктринах НАТО.

Основным фактором, определившим такой ступор в боевых действиях при выполнении нами задач наступательной операции 2023 года, была в первую очередь классическая нехватка сил и средств группировок, проводивших наступательные действия.

Для прорыва такого фронта противника необходимо было иметь решительное преимущество в силах и средствах именно на участке прорыва, а также иметь мобильные резервы, способные быстро войти в сформированный прорыв и выйти в оперативное пространство, прежде чем подойдут резервы противника для контрнаступления или будет организована новая линия обороны. К сожалению, по объективным и субъективным причинам создать такое преимущество перед самым наступлением мы уже не могли.

Такая нехватка сил и средств обусловлена в первую очередь рассредоточением уже подготовленной наступательной группировки по другим направлениям, а также созданием сухопутных компонентов для ведения боевых действий из других министерств и ведомств и, как следствие, их неполной, мягко говоря, готовностью к ведению именно современных боевых действий. Также это стало возможным из-за непонимания некоторыми командирами важности замены боеспособных подразделений и подготовки их именно к наступательным действиям.

Недостаточный, а иногда и отсутствующий минимальный уровень вооружения созданных воинских частей, который полностью зависел от видения и возможностей наших партнеров.

Все это привело к отсутствию таких необходимых подготовленных резервов для проведения масштабных маневровых наступательных операций и, как следствие, к переходу к преимущественно позиционным боевым действиям на всех участках ведения наступления.

Со стороны противника, конечно, были в наличии протяженные оборонительные рубежи, многослойные и высокоразвитые в инженерном плане.

Но решающим фактором все же стала высокая эффективность БпЛА сначала как средства аэроразведки на тактическом уровне, что давало противнику возможность выявлять концентрацию нашей бронетехники и живой силы в режиме реального времени и перебрасывать резервы на ожидаемые направления наших ударов.

Это также привело к высокой эффективности целеуказания для высокоточных ударов ракетных войск и артиллерии противника, которая достигалась именно за счет широкого использования разведывательных БпЛА в тактическом звене управления для выявления наших действий и корректировки огня.

Разведывательные БпЛА на линии боевого столкновения показали, что можно вести разведку с воздуха практически круглые сутки, в том числе с приборами ночного видения. Возможности БпЛА, вероятно, дополнялись космической разведкой и радиолокационной разведкой с авиационных комплексов радиолокационного патрулирования и наведения.

Так же, в дальнейшем, имея соответствующие силы и средства, действовали и мы. Таким образом, сложились условия неминуемого выявления любой концентрации ударных групп как в районе линии боевого столкновения, так и в тылу. Все это дополнялось атакой дальнобойным высокоточным и кассетным оружием, а выявленное расположение резервов позволяло легко определить направления ударов. Поэтому добиться фактора внезапности удара при прорыве оборонительных линий стало практически невозможно.

Хотя, конечно, мне могут возразить, вспомнив то самое Курское наступление. Конечно, такие действия, если они оправданы прежде всего человеческими потерями, с ограниченными целями, можно провести. Но практика показала, что в конце концов изолированный тактический прорыв на узком участке фронта не приносит необходимый успех атакующей стороне. Оборонявшиеся войска сумели воспользоваться и технологическими, и тактическими преимуществами и впоследствии не только не дали тактическому прорыву перерасти в оперативный успех, но и позже сами реализовали тактическое продвижение — также без оперативного успеха. Цена таких действий мне неизвестна, но очевидно, что она была слишком высокой.

Резюмируя вышесказанное, повторюсь, что в основе позиционного тупика лежит не только невозможность прорыва оборонительных рубежей, самое главное — невозможность выполнить оперативные задачи, включая выход на оперативное пространство.

Интересно то, что предыдущие масштабные военные конфликты начала XXI века в Сирии, Ираке, Ливии и других странах не привели к позиционному тупику. Это произошло по двум основным причинам.

Во-первых, разгром сил противника достигался в основном дистанционными воздушными ударами и высокоточным оружием, в первую очередь крылатыми ракетами воздушного и морского базирования, а также маневренными действиями ограниченного контингента сухопутных войск.

Во-вторых, происходило противостояние высокотехнологичных вооруженных сил (например, вооруженных сил США и стран НАТО) с сознательно более слабым противником, часто разрозненными «остатками» организованной армии все еще советского образца или партизанскими формированиями. В войне России против Украины впервые в XXI веке происходит противостояние двух — благодаря нашим партнерам — высокотехнологичных вооруженных сил, приблизительно равных по своим боевым возможностям, хотя и разных по размерам и ресурсам.

Опыт уже нашей войны свидетельствует, что ракеты высокоточного оружия расходуются быстрыми темпами, масштабные авиационные действия оказываются скованы системами противовоздушной обороны, а ведущую роль в войне образца 2023 года, как и во времена Второй мировой войны, приобретают классические крупномасштабные боевые действия сухопутных войск.

Так было именно тогда. И именно тогда это понятие крупномасштабных боевых действий сухопутных войск больно ударило еще одной проблемой, требовавшей решения, — мобилизацией.

О ней мы поговорим ниже. Проблема позиционной войны выявила еще одну закономерность. Переход войны к позиционной форме приводит к ее затягиванию и несет большие риски как для Вооруженных сил, так и для государства в целом. К тому же это выгодно противнику, который всячески пытается восстанавливать и наращивать свое военное могущество. Это, наверное, было чуть ли не самым важным утверждением, ставившим под риск успешное ведение военных действий без кардинального пересмотра стратегии подготовки и ведения войны.

Следовательно, поиск путей выхода из позиционного тупика и позиционной войны автоматически давал шанс воюющей стороне на действительно победу. Что же произошло за эти два года и удалось ли найти выход из этого тупика, который, с точки зрения ресурсного обеспечения, для Украины уже предсказуемо неприемлем? Пытаемся понять.

Хотя и понимаю, что даю шанс моим врагам вновь обвинить меня в излишнем изучении России (что, по их мнению, должно быть неприемлемым, пока продолжается война), все же встану на сторону нероссиянина Сунь-Цзы. Изучу врага.

Еще в начале 2024 года, когда Вооруженные силы Украины начали масштабную реорганизацию системы управления, связанную со сменой руководства, российская военная наука развернула широкомасштабную работу по поиску путей выхода из этого позиционного тупика. Во время дискуссии, которая разворачивалась на разных российских научных площадках, было признано, что основным элементом новизны ведения боевых действий в СВО является самое широкое использование БпЛА на тактическом уровне. Справедливости ради, наши роты ударных БпЛА к тому времени действовали уже почти год, хотя все еще нуждались в большом количестве беспилотников. А Россия до этого момента рассматривала БпЛА только как вспомогательный инструмент в действиях ракетных войск и артиллерии.

Уже весной 2024 года, на год позже нас, россияне заметят, что в последнее время в боевых действиях в СВО значительное распространение получили небольшие FPV БпЛА типа «квадрокоптер», которыми руководят операторы в режиме «от первого лица». БпЛА в СВО массово используются как носители самодельных взрывных устройств (СВУ) весом до нескольких килограммов, а также для сброса мин калибра до 120 мм или боеголовок от снарядов к ручным противотанковым гранатометам (РПГ). Кроме того, они незаменимы как средство доставки грузов и боеприпасов на ЛБС, оперативно доставляя все необходимое.

Поэтому одним из возможных путей выхода из такого тупика они увидели скрытое накопление и дальнейшее массированное использование малых FPV БпЛА и барражирующих боеприпасов как для прорыва оборонительных линий, так и для уничтожения живой силы, фортификационных сооружений и бронетехники на всю глубину. Но практическая реализация такого метода уже скоро вызвала сомнения, ведь наши системы РЭБ все еще стремительно двигались вперед и фактически нивелировали это преимущество. Это требовало от россиян разработки новой системы связи и управления для этих БпЛА и барражирующих боеприпасов. Именно это дало шанс нашим войскам применить бронетехнику для проведения наступательных действий на Курском направлении, где хорошо защищенная нашими средствами РЭБ западная техника смогла реализовать прыжок на территорию противника. Но это вызвало и другой толчок. Именно для борьбы с нашей техникой и преодоления РЭБ летом появился новый вид FPV — с передачей команд не по радио, а по проводам, открывший новую эру противостояния и новые вызовы позиционного тупика.

Все это, конечно, наложило свой отпечаток на тактику действий именно пехоты, которая должна нести основное бремя войны.

Именно пехота стала заложником и жертвой захваченного БпЛА разного типа так называемого нижнего неба. Именно благодаря этому поле боя стало абсолютно прозрачным и лишило боевые действия возможности какого-либо маневра. Думаю, есть смысл вести речь о связи этого явления и понятия «мобилизация». Потому что именно через нее фронт должен обеспечиваться людьми.

Сегодня общая картина боевых действий основана на том, что большая концентрация людей даже в обороне абсолютно невозможна. Любое увеличение количества личного состава на позициях мгновенно приведет к их уничтожению ударами FPV или артиллерии, которые будут донаведены через БпЛА. Поэтому оборона строится рассредоточением позиций и занятием их относительно малыми группами, вынужденными действовать автономно в течение определенного времени в действительно сверхсложных условиях. Еще один факт — зона поражения как ударными БпЛА, так и артиллерией, действующими совместно, постоянно расширяется. Недавнее поражение гражданского транспорта на путях Славянск—Изюм и Славянск—Барвенково подтверждает, что зона точного поражения постоянно расширяется. Понятно, что это приводит не только к разрушению путей логистики, но и к постепенному исчезновению такого понятия, как тыл, поскольку его традиционное размещение по боевым порядкам на расстоянии менее 40 километров уже невозможно из-за постоянного огневого контроля противника. В результате оборона постепенно трансформируется от активного удержания позиций, действующих во взаимодействии со вторыми эшелонами и резервами и огневыми средствами, до выживания малых групп, на которые постоянно давят как дистанционные средства разведки-поражения, так и «засыпание» малыми группами пехоты.

Как следствие, такое построение обороны приводит к размытости будто бы сплошного переднего края, а иногда — к фактическому непониманию реального определения своих позиций по рубежам обороны. Поэтому россияне нашли еще одно решение по преодолению позиционного тупика. Это так называемая инфильтрация — проникновение отдельных военнослужащих и групп пехоты противника вглубь нашей обороны через промежутки в боевых порядках. Все это мы наглядно увидели на примере Добропольского выступа, Покровска и уже Купянска.

Такая же ситуация и с атакующими. Из-за невозможности применять большое количество атакующих противник буквально засыпает наши оборонные позиции атаками небольших штурмовых групп. Как следствие, большая часть таких атак становится безуспешной и приводит к потерям среди наступающих. По свидетельству одного военнопленного, на одну результативную атаку приходятся восемь безрезультатных. Все они сопровождаются большими потерями среди личного состава. Вместе с тем во время таких атак противник выявляет расположение наших позиций, огневых средств, наблюдательных постов, уничтожает их и в конце концов заставляет использовать боеприпасы и медикаменты, выматывает морально и физически личный состав на оборонительных позициях.

По российской тактике, со слов того же пленного, после неудачной атаки штурмы продолжаются до тех пор, пока для этого есть личный состав.

Но рано или поздно, с учетом возможности с помощью БпЛА перекрывать нам логистику, это приводит к потере нашими подразделениями позиций. А это ведет, несомненно, к изменению конфигурации линии столкновения и создает угрозу подхода к другим позициям. И таким образом, благодаря указанной тактике засыпания наших позиций большим количеством штурмов малыми группами, фронт непрерывно двигается, к сожалению, в нашу сторону.

Кстати, выравнивание фронта, возвращение утраченных позиций происходит за счет тех же штурмовых подразделений абсолютно таким же образом, вследствие чего происходит естественное «стирание» этих подразделений с ожидаемым результатом, описанным выше, без перспектив глубокого прорыва.

Еще один аспект, который должен был бы сдерживать такие действия, — обязательное своевременное выявление противника и своевременная реакция огневыми средствами именно благодаря БпЛА. Но уже сейчас места запуска и сами операторы стали приоритетными целями.

Следовательно, подытоживая события, разворачивающиеся только на поле боя, можно констатировать, что позиционный тупик действительно есть, он имеет характерные признаки, но наблюдается устойчивая тенденция к выходу из него именно со стороны России.

Вероятно, пока не будет найден способ выйти из этого тупика, имея достаточно человеческого ресурса для «засыпания» наших позиций и «инфильтрации», Россия продолжит физически выматывать наши войска, объединяя штурмы с нанесением максимальных потерь. В ее стратегии «войны на истощение» такие поражения сознательно допускаются: боевые действия призваны обеспечить уровень потерь, которые становятся неприемлемыми для нас, и одновременно поддерживать постоянное социальное напряжение, в частности, из-за усиления мобилизационных мероприятий. Как следствие, такое систематическое истощение сил и средств рано или поздно обернется полным «выгоранием» обороняющихся сил. Возможный путь выхода из тупика именно на поле боя Россия также видит в расчистке «ближнего неба», которое используют БпЛА тактического уровня.

Все приведенное выше побуждает нас прежде всего искать пути противодействия БпЛА тактического уровня, чтобы сохранить жизнь и здоровье именно тех военнослужащих, которые выполняют задачи как на линии боевого столкновения, так и за ее пределами.

Нужно понять, что из-за прозрачного поля боя тысячи дронов и сенсоров сформировали уже более чем 20-километровую kill zone с высокой вероятностью поражения, где каждый тепловой след, радиосигнал или лишнее движение вызывают немедленную реакцию, направленную на уничтожение. Фактически гибель, ранение или психический излом — неминуемые последствия длительного пребывания на переднем крае в современных условиях. Это сегодняшняя реальность, о которой известно и тем, кто упрямо уклоняется от мобилизации, и тем, кто еще вчера охотился на «шахеды», а сегодня ожидает своей судьбы в СОЧ или резервном батальоне.

Самое худшее — нас ждет дальнейшее осложнение ситуации. Это возможно из-за развития технологий искусственного интеллекта, что приведет к появления сначала полу-, а впоследствии и полностью автономных ударных систем, которые принесут более высокий, качественно новый уровень угрозы для человека на поле боя.

Реакцией на такой вызов гипотетически мог бы стать вывод человека с линии боевого столкновения и замена его роботизированными системами. Очевидно, что такой шаг минимизировал бы потери личного состава от атак ударных дронов и разведывательно-огневых комплексов. Но нужно констатировать, что отсутствие технологий и современный уровень развития беспилотных и автономных систем еще не дает возможности заменить человека в каких-либо масштабах на поле боя.

Кроме того, навязанная нам тактика «засыпания штурмами» сейчас все еще будет требовать наличия на позициях именно подготовленного личного состава, хотя, конечно, не в большом количестве. Следовательно, единственный выход сегодня заключается в скорейшем изобретении средств или систем, которые повысят выживание личного состава. Все это, конечно, напрямую связано с вопросами мобилизации и подготовки. Это непростая задача, поскольку требует не только разработки и масштабирования необходимых технологических решений, но и фундаментального пересмотра форм и способов применения и, как следствие, структуры Вооруженных сил в части, которая будет касаться противодроновой обороны. Например, раньше функция защиты фокусировалась на угрозах со стороны артиллерии, авиации, даже стрелкового оружия, оружия массового поражения, которые постоянно создавали риск физического уничтожения или ранения. Сейчас же нужно создать систему противодействия новой угрозе в войне нового типа — дронам. Ведь именно они стали основным фактором, который приводит к потерям личного состава и, соответственно, влияет на результат боевых действий.

По состоянию на сегодняшний день именно применение ударных БпЛА вызывает почти 80% потерь среди личного состава и техники. Это свидетельствует о том, что средства защиты предыдущего периода, такие как фортификационное оборудование, бронирование боевых машин, даже индивидуальная бронезащита, нивелированы масштабом применения, летальностью и точностью современных БпЛА. Все это ставит под вопрос и подготовку к боевым действиям, где тренировка человеческих качеств не достигнет скорости реакции и точности роботизированной системы, руководимой искусственным интеллектом.

Следовательно, пока Россия использует технологии и забрасывает наши позиции все новыми и новыми живыми людьми, навязывая нам именно такую тактику, нам нужен другой путь — поиск надежного инструмента сдерживания убийственной силы нового оружия.

Для понимания поиска путей такой защиты прежде всего необходимо понимать сущность самого процесса развития технологий и предусмотреть именно будущие вызовы.

Очевидно, упомянутая мной в 2023 году «цифровая операция» имеет смысл, в котором стоит рассматривать современное поле боя как единую интегрированную сеть именно киберфизических систем. Это означает, что беспилотные и роботизированные системы на поле боя объединяются через сенсоры и вспомогательную инфраструктуру управления и связи с программным обеспечением. Именно в этом цифровом поле механические системы (сейчас это БпЛА и НРК) объединяются с программным управлением для обеспечения как ситуационной осведомленности, так и координации и выполнения боевых задач в режиме реального времени.

По состоянию на сегодняшний день очевидно, что эта киберфизическая система функционирует именно через сеть устройств, которые как собирают и транслируют визуальные, акустические, сейсмические и другие данные на пункты управления или промежуточные системы обработки информации, так и выполняют определенные действия по командам с пунктов управления.

Все это, конечно, происходит через сеть связи, которая остается одним из главных слабых мест на современном высокотехнологичном поле боя.

Но очевидно, что из-за уязвимости именно систем связи будут развиваться автономные системы, где основной массив обработки информации, анализа обстановки и принятия решений будет происходить непосредственно «на борту». Вмешательство со стороны центрального управления предполагается только в отдельных или нештатных ситуациях. Возможно, именно такие системы будут способны не только эффективно выполнять задачу по поражению, но и обеспечивать надежную защиту.

Следовательно, для реализации этой задачи необходимо решить ряд ключевых проблем на государственном уровне:

1. Создать четкую стратегию и механизмы решения проблемы развития именно передовых оборонных технологий на национальном уровне. Эта стратегия на примере развития той же ядерной энергетики должна охватывать государственный подход в научном сопровождении, производстве и эксплуатации таких технологий с четким определением ответственности каждого субъекта. Этому должно предшествовать формирование отдельной государственной программы исследований именно в сфере передовых оборонных технологий.
2. Мобилизовать необходимое количество специалистов в первую очередь в сфере софт-решений, необходимых для разработки, внедрения, интеграции и дальнейшей поддержки таких решений. Конечно, ситуация усложняется из-за войны, но большинство упомянутых специалистов уже находятся в Вооруженных силах Украины и, конечно, могли бы углубить наш научный потенциал.
3. Решить проблему доступа к микропроцессорам (чипам). Этот вопрос выглядит самым сложным, потому что создает значительные геополитические риски для обеспечения стабильности и открытости рынков поставки критически важных компонентов, поскольку ключевые производственные мощности остаются сконцентрированными в ограниченном количестве географических регионов — преимущественно в КНР, на Тайване, в США.
4. Воспользоваться уже доступным экспортом оборонных технологий для формирования прежде всего альянсов безопасности и использования технологических и научных возможностей будущих партнеров.
5. Обеспечить полную научную и технологическую изоляцию России. В то же время сконцентрироваться на использовании научного и исследовательского потенциала Запада, в частности тех институтов, которые имеют уникальные возможности, — таких, как СЕRN (Европейская организация по ядерным исследованиям).

Очевидно, что победа Украины сегодня — это лишение России возможности навязывать свои условия через войну. Это программа-минимум для выживания.

Поэтому устойчивость государства в условиях такой войны на истощение полностью зависит от ситуации на фронте, несмотря на то, что формы и способы боевых действий кардинально изменились. В свою очередь, ситуация на фронте зависит от многих факторов, и самый главный — это развитие технологий, ежедневно меняющихся с очевидной тенденцией. Как следствие — быстрое овладение этими технологиями, их практическая апробация и масштабирование дадут возможность адаптироваться к новым условиям и выйти из описанного позиционного тупика раньше, чем это сделают наши враги.

Только внедряя военные инновации, Украина может компенсировать традиционную нехватку ресурсов и нанести непропорциональные потери России. Но Россия тоже понимает это и уже делает шаги, которые мы чувствуем.

Преимущество Украины заключается в ее людях, которые не только остановили врага, но и уже превратили страну в центр инноваций на поле боя.

Очевидно, что именно инновации приведут к применению стратегии устойчивого сопротивления в условиях если не постоянной войны, то постоянной вражды. Это даст нам возможность выживать, адаптироваться и побеждать без иллюзий, превратив войну в оперативно бессмысленную для России.

Но для этого крайне важно снова перехватить и сохранять технологическую инициативу, заставляя Россию приспосабливаться, выдерживать давление и защищать себя.