Яна Баринова.
Специально для BURO исполнительный директор и директор по развитию Мемориального центра Холокоста "Бабий Яр" Яна Баринова размышляет о том, как привлечь людей к теме Холокоста, не превратив это в Диснейленд, что значат селфи в местах памяти и нормально ли это – улыбаться на выходе из Освенцима.
Аушвиц-Биркенау в Польше, созданный на месте нацистских "лагерей смерти", входит в число самых посещаемых музеев мира на ряду с Лувром в Париже и The Met в Нью-Йорке.
Начиная с ворот с известной надписью Arbeit macht frei ("Труд освобождает") и заканчивая газовыми камерами и крематориями – все здесь напрямую говорит об ужасе методичного уничтожения одних людей другими.
Сама атмосфера места задает концепцию музею, тут не нужно создавать дополнительных аттракций.
От этого зависит, с чем человек вернётся из музея в свою повседневную жизнь.
Селфи радостно улыбающихся людей на фоне Мемориала жертвам Холокоста в Берлине или в Бухенвальде – допустимо ли такое "развлечение" в месте, где увековечена память погибших от рук нацистов? Об этом размышляют сейчас не только специалисты в области музейного дела, но и, в частности, израильский художник Шахак Шапира в онлайн-фотопроекте Yolocaust и украинский режиссер Сергей Лозница в документальном фильме "Аустерлиц".
Так Шапира создал коллажи из селфи посетителей Мемориала жертвам Холокоста в Берлине, выложенных в соцсети, используя в качестве фона реальные черно-белые исторические снимки.
Это своего рода крик художника о проблеме неуважительного поведения на местах памяти, и он не для слабонервных.
Что сделал Лозница – снял полуторачасовой документальный фильм о туристах Дахау, Заксенхаузена, Берген-Бельзена и Бухенвальда без единого комментария.
Мы просто наблюдаем за людьми, которые прогуливаются по территории бывших концлагерей и при этом едят, хохочут и фотографируются на фоне символов смерти.
Тут тонкий момент.
С одной стороны, можно сказать, что они ведут себя как в Диснейленде, а с другой – откуда нам знать, какой опыт каждый из этих людей выносит оттуда.
Ведь из наблюдения за внешними проявлениями человека нельзя вывести практически ничего.
На выходе из Освенцима многие улыбаются и шутят.
Да, когда выходишь из пространства ужаса – радуешься жизни, и это нормально.
Людям свойственно осуждать.
Наглядный пример из романа Камю "Посторонний": какие же нехорошие люди, которые вынесли главному герою приговор на основании показаний о том, что он не плакал на похоронах своей матери, говорим мы! Но в "Трех товарищах" Ремарка нам не приходит в голову осудить главного героя, который отправился прямиком в бордель, проводив возлюбленную в санаторий умирать.
Ибо знаем, как он страдал.
Имеем ли мы право тешить чувство собственной важности за счет людей, о внутренних мотивах которых мы ничего не знаем? Ведь чем мы тогда лучше этих "судей" из романа Камю?.
Однако, если вопросы памяти поднимаются художниками – это сигнал, что людям легко потерять трепет и почтение к невинным жертвам.
Другими словами – потерять память, чуткость, ценность другого и человеческого в человеке.
Если же вспомнить Бабий Яр, то сегодня тут тоже мало что напоминает людям о сентябре 1941 года и о том, как за два дня нацисты массово расстреляли более 33 тысяч евреев.
Да, там есть памятные монументы, но расположены они в парке с идиллическими картинами гуляющих мам с детьми, пар и спортсменов на пробежке.
До сих пор в месте "Холокоста от пуль" нет единого места для комплексного осмысления трагедии.
К примеру, иерусалимский музей Яд Вашем и Мемориальный музей Холокоста в Вашингтоне построены на территории, где по факту не было Второй мировой и массового уничтожения евреев, но память о них хранят, чтят и прорабатывают.
Сейчас, создавая Мемориальный центр Холокоста "Бабий Яр", мы ставим перед собой задачу не просто привлечь людей к этой сложной теме, а выработать новый язык памяти, создать точку напряжения между событиями прошлого и сегодняшним днем, выйти на уровень базовых ценностей и дать возможность человеку участвовать в защите прав человека тут и сейчас.
Именно ценностный каркас, заложенный в основу, предопределяет актуальность и "привлекательность" проекта на века.
Это только один из вариантов, как не превратить проект в парк развлечений, используя при этом инновационные технологии и современное искусство.
Диджитализация не должна быть ради диджитализации.
Это лишь инструмент, который должен, вызвав интерес, помочь рассказать о случившемся и о тех уроках, которые мы должны вынести.
Сейчас даже язык отражает опасность стирания граней между entertainment и education.
В английском появился термин Holocauster (от Holocaust и rollercoaster, «американские горки»).
Им обозначают ситуацию, когда трагедия Шоа превращается в зрелище, а это недопустимо.
Если в основе лежат фундаментальные ценности, это минимизирует риски скатиться в hi-tech и развлекательный проект.
На самом деле, сложно сказать, где заканчивается entertainment и начинается education.
Это грань тонкая и хрупкая, выдержать ее сложно, а универсального рецепта нет.
С одной стороны мы должны использовать диджитал и современное искусство, а с другой – помнить об идеях.
Поэтому людям, которые принимают решение о визуальных приемах, эстетике и инновациях в подобном проекте, важно сверяться с точками отсчета.
Для меня ключевым фильтром, с помощью которого я сканирую проекты BYHMC, есть почтение.
То глубокое и спокойное чувство уважения, которому нет места в развлечениях по определению.
Values, мы проверяем себя, есть ли тут почтение, соответствует ли это нашим ценностям.
Этот метод работает в нашем случае, для других проектов будут важными другие точки отсчета.
Но важно, чтобы они были и к ним можно было вернуться, чтобы свериться.
Привлечь людей к сложной теме Холокоста можно, объяснив, как это применимо к жизни сегодня, показывая параллель между прошлым и настоящим.
Нам необходимо понимать, что угроза войны или геноцида, которые есть и сегодня, в любой момент могут эскалироваться.
Это во многом зависит от нашей гражданской позиции, уровня ответственности и ценностей, которые мы исповедуем и прививаем детям.
Это светящаяся в темноте лодка-чайка.
ХОЛОКОСТ.
Бабин Яр.